Генри Каттнер - Жил-был гном [= Здесь был гном]

Генри Каттнер

Кэтрин Л. Мур

ЖИЛ-БЫЛ ГНОМ

[= Здесь был гном]

Никто не заставлял Тима Крокетта совать свой нос в шахты Дорнсетских гор. То, что обещает удачу в Калифорнии, может привести к самым отвратительным результатам в угольных копях Пенсильвании. Особенно, если в дело вмешиваются гномы.

Нельзя сказать, чтобы Тим Крокетт занимался специально гномами. Отнюдь, он входил в состав той южнокалифорнийской группы, члены которой изучали условия жизни угнетенного пролетариата, так и не выяснив окончательно, кто кому больше нужен — они пролетариату или пролетариат им.

Крокетт, подобно своим коллегам, считал рабочего помесью Гориллы и Человека Копающего, что не мешало ему произносить пламенные речи о порабощенном меньшинстве, писать передовицы в печатном органе «Возрождение» и ловко уклоняться от любой конкретной работы. Он утверждал, что на него возложена миссия. К сожалению, объекты миссии питали к Тиму Крокетту минимум симпатии.

Сам Крокетт был длинным тощим молодым человеком с крохотными паучьими глазками, прекрасно разбирающимся в дешевых галстуках. Если ему что-то и требовалось — так это энергичный пинок пониже брюшного ремня.

Но уж никак не пинок от гномов!..

На средства папаши Тим рыскал по стране, активно исследуя жизнь рабочих, к великой досаде исследуемых. Именно эта идея и привела его в Дорнсетские шахты — переодетого под шахтера и с лицом, тщательно вымазанным угольной пылью. Спускаясь на лифте, Крокетт чувствовал себя несколько неуверенно среди чистых людей с гладко выбритыми мытыми лицами. Он не учел, что шахтеры становились грязными лишь после рабочего дня.

До начала работы Тим шлялся туда-сюда, но вскоре по рельсам покатились груженые вагонетки, и прогуливаться стало затруднительно. Крокетт поколебался и направился к рослому субъекту, чье лицо хранило следы великой печали.

— Эй, приятель, — лихо начал коммуникабельный миссионер, — я хотел бы поговорить с тобой!

— Инглишский? — вопросительно отозвался абориген. — Знаю. Вишки. Вино. Много. Ад.

Истощив запас английских слов, собеседник удовлетворенно рассмеялся и вернулся к работе, оставив сбитого с толку Крокетта стоять в стороне. За неимением новой жертвы, пришедшему в себя Тиму пришлось отправиться по следам последней груженой вагонетки, что он и сделал, периодически вынуждаемый ползти на животе, больно стукаясь затылком о низкий потолок.

Рельсы уходили в пролом стены, куда и хотел последовать Крокетт, но его остановил хриплый вопль. В крайне непечатных выражениях Тима приглашали подойти поближе для сворачивания шеи и других проявлений членовредительства. Внешний вид кричавшего наводил на мысль о наемном убийце, и неудачливый исследователь кинулся прочь, лихорадочно высматривая боковой туннель. Вослед ему несся неразборчивый рык, посылавший бегущего в различные неуютные места — и внезапно Крокетт остановился, уловив смысл последней реплики:

— …пока не взорвался динамит!!!

Вот в этот самый момент динамит и взорвался.

Сначала Крокетт обнаружил, что летит, потом способность соображать была на некоторое время утрачена, а когда она вернулась к владельцу, то первым ощущением Крокетта было то, что на него смотрит чья-то голова.

Вид этой головы не приносил утешения — вряд ли бы вы выбрали себе в друзья ее обладателя. Странная голова, весьма странная — чтобы не сказать «отталкивающая».

Крокетт настолько увлекся созерцанием, что даже не обратил внимания на неожиданное умение видеть в темноте.

Валялся Тим в заброшенной неиспользуемой шахте, и эта информация в ряде случаев толкала заваленных шахтеров на необдуманные поступки. Крокетт судорожно моргнул — и, когда он снова открыл глаза, то обнаружил, что голова исчезла. Первый случай после взрыва, который поднял Тиму настроение. Увы, и последний.

Конечно же, видение было галлюцинацией! Собственно, Крокетт не мог даже толком вспомнить, как она выглядела. Остались лишь смутные воспоминания о контурах огромной луковицы, блестящих круглых глаз и неправдоподобно широкой щели рта.

Застонав, Крокетт сел и попытался определить происхождение серебристого сияния, заполнявшего туннель. Оно напоминало дневной свет в туманный день, не давало тени и не имело источника. «Радий» — подумал Крокетт, ничего не смысливший в минералогии.

Шахта уходила резко вперед и так же резко упиралась в обломки рухнувшего свода. Тиму мгновенно стало трудно дышать. Издавая нечленораздельные квохчущие звуки, он кинулся вперед и принялся лихорадочно разбрасывать обломки.

Но когда он увидел собственные руки, его движения замедлились и продолжали замедляться до перехода к полной неподвижности.

Замерев в неудобной позе, он уставился на два шишковатых удивительных предмета, росших из его кистей. Может быть, будучи без сознания, он успел надеть рукавицы?

Но никакие рукавицы никогда и ни под каким видом не будут похожи на то, что Крокетт имел полное основание считать своими руками. Руки были изменены. Они превратились в два массивных шишковатых коричневых клубня, похожих на узловатые корни дуба. Тыльная сторона новых конечностей обросла густой черной шерстью, ногти явно требовали маникюра — причем в качестве инструмента лучше всего подходило зубило.

Крокетт с трудом повернул голову и оглядел себя с ног до макушки. Из груди его вырвался тоненький цыплячий писк. Короткие кривые ноги, толстые и мощные, ступни длиной в два фута, и это еще не все…

Рост немногим более четырех футов, ширина… ширина почти такая же, плюс-минус полфута. Наличие выгнутой груди и косолапости полностью искупалось отсутствием шеи, а одежду составляли красные сандалии, голубые шорты и пурпурная блуза с коротенькими рукавами. Ну, а из рукавов и торчало то, что Крокетт обнаружил в первую очередь.

Его голова! Контуры огромной луковицы, широченная щель рта…

Крокетт лег на землю и скрестил руки на груди. Он умирает от кислородной недостаточности, и перед смертью его посещают видения.

— Я умираю, — трагически произнес Крокетт. — Мне нечем дышать.

— Ну и дурак, — заявил совсем рядом чей-то презрительный голос.

Тим вздрогнул. Теперь еще и слуховые галлюцинации!..

— На редкость вшивый образчик гнома, — продолжал наглый голос. — Но, согласно закону Нида, выбирать не приходится. Копать твердые металлы тебе все равно не позволят, а антрацит — примерно твоей скорости. Что ты пялишься, дубина? Ты куда уродливее, чем я.

Крокетт собрался было облизать пересохшие губы и с ужасом обнаружил, что кончик его влажного языка достает примерно до середины лба. Он засунул язык обратно, громко причмокнув, и принял сидячее положение. После чего застыл в неподвижности.

Снова появилась голова. На этот раз с ней было и тело.

— Я Гру Магру, — заявила голова. — Ты тоже получишь гномье имя, если только твое не слишком противное. Как оно звучит?

— Крокетт, — ответ прозвучал автоматически.

— Довольно-таки гнусно, но пока сойдет. А теперь, Крокетт, вставай и следуй за мной, иначе получишь хорошего пинка.

Но Крокетт встал не сразу. Он разглядывал Гру, который явно был гномом.

Короткий, приземистый и плотный, он напоминал маленький раздутый баллончик, покрытый луковицей с огромной щелью рта, пуговицей носа и двумя крайне большими глазами.

— Вставай, — раздраженно повторил Гру Магру.

«Если меня вынудят сделать хоть шаг, — подумал несчастный Крокетт, — я сойду с ума. И это будет как раз то, что надо. Гномы…»

Гру Магру выставил вперед свою большую косолапую ногу, придирчиво оценил позицию — и Крокетт, описав дугу, слетел со своего валуна.

— Вставай, — в третий раз сказал гном; его настроение опять ухудшилось, — иначе я тебе так наподдам… Мне по уши хватает перспективы патрулирования с возможностью в любой момент налететь на человека.

— Уже, уже… — Крокетт встал.

Гру Магру схватил его за руку и поволок в глубины туннелей.

— Ну, теперь ты почти настоящий гном, — бубнил он себе под нос, — таков закон Нида. Хотя такая овчинка может и не стоить выделки. Но что поделать, если гномы не в состоянии воспроизводиться, а плотность населения обязана поддерживаться… Ты хочешь поддерживать плотность населения?

— Я хочу сдохнуть, — яростно бросил Крокетт.

Гру Магру расхохотался.

— Гномы не дохнут. Они бессмертны до самого Дня. Я имею в виду Судный День.

— Нелогично, — заметил Крокетт, как будто одно несоответствие могло исправить бредовость ситуации. — Или вы состоите из плоти и крови, и тогда смертны, — или вы бестелесны, и тогда нереальны.

— Есть третий вариант, — наставительно сказал Гру Магру. — Мы состоим из плоти и крови, и мы бессмертны. Врубился? Правда, против смертных я ничего не имею, совы там или нетопыри… Но человек!